I
Надежда сидела на кровати, прислонившись к мягкой стене и обвив бледными руками худые колени. Ей было как всегда одиноко. Разве шуточное дело – всю жизнь прожить в одиночестве? У неё было много того, чего не было у других детей: много денег, любящие родители, но не было свободы, друзей… Унылый взгляд светло-серых глаз падал на окно. За ним, в недосягаемом для Надюши мире, были дети её возраста, которые могли играть во что угодно: салки, прятки, догонялки, жмурки… Но Надя не могла выйти к ним. Она каждый раз мечтала о том, чтобы провести со сверстниками хоть день.
Вот и сейчас она мечтает, погрузившись в сладкие грёзы. Но яркие события «сна» резко меняются на мутноватые, серые воспоминания.
«В комнату входит мать с заплаканным лицом и бросается к дочери, целуя солёными от слёз губами лицо малютки. Четырёхлетняя Наденька не понимает ничего, а по её щекам уже бегут ручейки.
- Мама, мамочка, что случилось? – лепечет она, испуганно глядя на мать большими глазёнками.
- Наденька, - в тон ей отвечает мать,  - У тебя не будет детства.
Поседевшая за короткий срок женщина обнимает дочь-малютку, осознавая всю тяжесть её будущей жизни».
Приговор, составленный врачами, лишал её всех радостей жизни. Этот приговор – несвёртываемость крови. Именно эти два слова произнесла мать, объясняя девочке, что случилось. Конечно же, Надя не поняла ничего из этого, но мать плакала, а это было плохо.
Вот так и прожила Надя ещё шесть лет в комнате с мягкими стенами. За окном раздался резкий крик хулигана, заставивший Наденьку вздрогнуть. Сейчас она как никогда напоминала ту малютку из прошлого: испуганные печальные глаза, взлохмаченные рыжие волосы, бледная кожа без единой родинки или веснушки.
В комнату вошла седая низкая женщина, на вид лет шестидесяти, одетая в норковую шубу и улыбнулась, в результате чего в уголках её глаз образовались крупные морщины. Заикаясь, Маргарита Павловна сообщила:
- Надюшенька, я пойду на работу, только ты из дома никуда! – сказав это, мать обняла дочь и вышла из комнаты. Послышался шум закрываемый двери, и Надя осталась одна.
II
Казалось бы – обычный день. Но за окном весна, всё тает, светит солнце, и кое-где начинают распускаться маленькие лепесточки из сильно набухших почек. За окном раздался крик, и послышался звук от удара мяча о стену. Какой-то взлохмаченный мальчуган побежал за улетевшим снарядом. Подняв мяч, футболист заглянул в окно. Взгляды ребят встретились: Наденькин – печальный, грустный; и Кирилла (именно так, как выяснилось позже, звали мальчугана) – радостный, задорный.  Кирилла явно заинтересовала эта странная девочка, и вот он уже залез на карниз и постучал в окно.
Надя от неожиданности вздрогнула и неуверенно подошла к окну. Постояв в растерянности, девочка открыла окно и тихим, совсем детским, голосом спросила:
- Мальчик, тебе чего?
- Я не мальчик, я Кирилл, - насмешливо сказал гость и продолжил, - Ты чего тут сидишь? На улице солнце, мы в футбол играем, - Кирилл кивнул на компанию мальчиков, которые что-то бурно обсуждали на футбольном поле, - Пошли с нами.
Некоторые из них жестикулировали руками, показывали пальцем на друг на друга и на ворота, беззаботно смеялись.  Несмотря на то, что она понимала сложность ситуации, девочка не смогла устоять перед соблазном побывать со сверстниками.
- Я Надя. Подожди. Я быстро, – сказав это, Наденька быстро вышла из комнаты. Буквально через минуту она явилась уже одетая. На ней были тёплые толстые штаны, сапожки, тёплая куртка,  длинный шарф и вязаная шапка «с ушами». Она была явно одета не по сезону.
- Ты чего так вырядилась? – изумился Кирилл, на котором были лишь рваные джинсы, кроссовки и джемпер.
- Ничего. Просто я холод не люблю, – неловко соврала Наденька, не привыкшая лгать. К счастью, Кирилл не стал расспрашивать её, а лишь пожал плечами и помог Наде вылезти из окна.
Девочка вышла на улицу и замерла, вдыхая такой непривычный свежий воздух, слушая звон капели и крики ребят.
- Ты чего? – потянул за руку Кирилл и подвёл к ребятам новую знакомую.
- Это Надя. Она с нами будет играть.
И вот Наденька, полная счастья, стала нападающим. Неведомая сила завладела ею, и она полностью ушла в игру. Адреналин кипел в крови. От быстрого бега Надя вспотела, её лицо покраснело и зарумянилось. На бегу она скидывала перчатки, шапку, куртку и шарф, а они так и  оставались лежать на поле, а по ним так и бегали совсем обезумевшие в ходе игры ребята. Она падала, поднималась, ударялась, била мяч со всей дури. Поглощённая безумием настоящей жизни, девочка не чувствовала боли, но ей становилось плохо. Сначала она не придавала этому значения, забыв о своём недуге, но её состояние резко ухудшалось.  Наденька изо всех сил бежала к воротам, ведя мяч, замахнулась ногой и забила свой первый в жизни гол, в первой игре за всю её жизнь. И тут её ноги подкосились, она упала на землю. Мальчишки столпились вокруг неё и дружно перетащили на лавку.
- Надя, что с тобой? – донёсся из толпы голос Кирилла. А Надя уже не отвечала, уже не могла, уже умирала. На её лице с полуприкрытыми глазами не было выражения боли, а лишь безумия свободы, счастья.

Судьба
Машины летели по одной прямой перед больными глазами красноватого оттенка. Дразнили, видимо, хотели показать, что они такие быстрые, комфортные, ну просто мечта. Обычно меня это мало волновало. Скрип шин, запах бензина, ужасные ароматизаторы-ёлочки – всё это не вызывало никаких эмоций, разве что логичный вопрос: «И что только находят в своих «ласточках» фанаты-водители, коротающие всё свободное время в гаражах?». Но теперь, когда руки окоченели, из горла вместо привычных звуков вырывались какие-то хрипы, а в висках пульсировала боль, я мечтала оказаться в одном из снующих туда-сюда автомобилей, чтобы он смог быстро домчать меня до дома, где в обычной двухкомнатной квартирке на пятом этаже дальней комнате стоял чудесный… диван. Я тотчас бы упала на него, не раздеваясь, заснула бы, и простуда хоть часик не смогла бы издеваться надо мной.
Машины издевались надо мной, их становилось всё больше и больше, в глазах рябило, перед ними плыли цветастые пятна. Каких чудес техники только не проезжало передо мной! И многочисленные серебристые «Тойоты», и пара смешных «козликов», и «БМВ» шестой модели, и даже неповоротливая фура. Вот только нужного троллейбуса с автоматическими дверцами, длинными «усами» и заветной цифрой два на лобовом стекле всё не было. Я переминалась с ноги на ногу, хватала ртом воздух, хотя от этого горло болело ещё сильней. Трижды проклятая простуда.
К остановке почти беззвучно и как-то незаметно подъехала маршрутка, «газель» ярко-жёлтого цвета. Кто-то вышел из неё, споткнувшись, и оставил дверцу открытой. Мне ничего не оставалось, как запрыгнуть в салон и устроиться на заднем сидении. Ничего страшного, «газель» шла по тому же маршруту, что и троллейбус. Проезд стоил, правда, четырнадцать рублей, а не двенадцать, но я справедливо решила, что лучше заплатить на пару рублей больше, чем умереть от холода на тридцатиградусном морозе. Ладно, шучу. На двадцатипятиградусном. 
Когда я была совсем малышкой, я выбирала заднее сидение, потому что оно казалось весёлым. Конечно – всё дорогу едешь и подпрыгиваешь на колёсах! Со временем мне перестало это нравиться, но привычка осталась.
Салон был полупустым, на меня никто не обращал внимания; я устало прикрыла глаза и привалилась к стенке. С наслаждением чувствуя, как согреваются замёрзшие руки и ноги, я понимала, что сейчас засну, но была не в силах открыть глаза. В мыслях пронеслось: «Надеюсь, кто-нибудь разбудит меня на моей остановке». Хотя кто мог меня разбудить, я ведь никого не просила, и никто не знал, которая остановка моя! Но мне было без разницы, я уже спала, болезнь утомила меня.
- До Первомайского едете?
Какой громкий голос! Его эхо гремело у меня в ушах. Я без всякой охоты разлепила глаза. Оказалось, что маршрутка уже наполнена людьми, можно сказать, набита до отказа. Оставалось только одно свободное место – напротив моего. Ну естественно, никто кроме меня до сих пор не изъявлял желания трястись всё дорогу.
Странно. Столько людей входило сюда, дверью хлопали, наверное, переговаривались между собой. Но проснулась я именно сейчас. Более того, этот голос показался мне чем-то знакомым. Я не очень быстро повернула голову – любое движение давалось с трудом.
Миша. Гляди-ка, совсем такой же. Тот же голос, та же толстая клетчатая куртка, та же чёлка, из-за которой не видно глаз. И даже старые синие, видавшие виды кроссовки. Я закусила губу и почему-то испытала желание провалиться под землю. А он, выяснив, что как раз до Первомайского маршрутка и идёт, зашёл внутрь и опустился на единственное свободное место – напротив моего.
- Привет.
Пытливый взгляд.
- Привет, - прохрипела я и отвернулась, давая тем самым понять, что разговаривать не настроена. Господи, ну почему это прозвучало так ужасно? С другой стороны, я же не виновата, что совсем охрипла.
Я уставилась на свои руки в вязаных рукавицах. Внезапно это показалось мне смешным. Чтобы не рассмеяться, я попыталась вспомнить что-нибудь печальное, но ничего не вспоминалось, стало только смешнее. Вот идиотка! Я старательно спрятала улыбку, благодаря шарфу, скрывающему пол-лица, это было не сложно. Между тем, смотреть куда-то было нужно. Куда я смотрела раньше? Правильно – на сиденье напротив. А там теперь Миша. Встретиться с ним взглядом – жутко почему-то. Я тихо вздохнула и попыталась найти окно, но его не обнаружилось. Очевидно, оно было настолько грязным, что сливалось со стеной. Итак, глядеть в окно было нельзя, один вариант отпал.
Люди, как часто вы не обращаете внимания на такие важные мелочи! На что, ну скажите мне, на что вы смотрите, когда едете в общественном транспорте? Неужели всё время на соседа напротив? Ну нет, не может быть этого. Нельзя же так смущать человека…
В поисках ответа на этот вопрос я вскинула голову и присмотрелась к окружающим, ко всем по очереди, кроме Миши, разумеется. Парочка спереди оживлённо болтала, они смотрели друг другу в глаза. Мне вновь сделалось неловко, и я поспешила перевести взгляд на толстого гражданина в сером костюме, не очень подходящем для морозной погоды. Его взгляд был расфокусирован, он просто пялился в пустоту. Так же поступало и ещё несколько человек. Какой ужас, я попала в автомобиль, наполненный зомби! Хорошо хоть водитель следил за управлением.
Теперь я разозлилась. Мало температуры под сорок, так теперь ещё и это! Мне противопоказано находиться рядом с Мишей, по старой привычке начинаю сходить с ума. Я очень осторожно, украдкой подняла глаза на него. Он скользил взглядом по присутствующим, старательно избегая меня. Неужто такой же ненормальный, как и я? Надеюсь, не испугается, когда обнаружит, что «газель» наполнена зомби…
Дверцы маршрутки открывались, закрывались, открывались, разлетались в стороны так легко! Как мы.
Неожиданно защекотало в носу. Я потёрла его колючей рукавицей, но стало только хуже. Не удержавшись, я чихнула, громко, забавно, по-детски. Миша тихо рассмеялся, а я даже не взглянула на него.
Ничего смешного! Ничего смешного в том, что человек болеет. Ну и глупый же у меня, стало быть, вид сейчас. Красный нос, опухшие глаза, спутанные волосы выбиваются из-под шапки. Ну и пусть. Мне же, вроде бы, безразлично, что обо мне подумает Миша.
«Газель» плыла по асфальтированной дороге, которая зимой превратилась в ледяную корку. И опять я не знала, куда мне девать глаза. До моей остановки было ещё далеко, как, впрочем, и до Первомайского проспекта. Но выносить происходящее уже было невозможно, и я твёрдо решила, что выйду на следующей остановке. Не страшно, дойду до дома пешком. Холодно, конечно, но лучше, чем мучаться тут.
Маршрутка подкатила к очередной остановке и встала, пыхтя. Я вскочила с места и столкнулась со вскочившим Мишей.
Видимо, это была судьба.